Никогда не влюбляйся! Февраль - Страница 25

Работа в эскорте – всего лишь работа, необходимая, чтобы в очередной раз спасти моего отца. Лишь средство для достижения цели. И я, по крайней мере, могла получить удовольствие в процессе.

Прижавшись поближе к Алеку, я провела пальцами по его длинным волосам. Он застонал, засопел мне в грудь и постепенно обмяк. Впервые с нашей встречи он заснул у меня в объятиях.

* * *

Сегодня Алек подал мне завтрак… в постель. Очевидно, он был очень доволен ночной фотосессией. Мне не терпелось поглядеть на снимки. И я намекала ему на то, что лучше бы сделать это вдали от широкой публики, на тот случай если я начну грязно к нему приставать. Алек ответил, что позже мы обязательно их посмотрим, но пока что опять… нам многое надо сделать. Быстрый утренний оргазм с Алеком, чей язык основательно поработал у меня между ног – и я вновь была бодра, свежа и готова к запуску. В буквальном смысле. Он использовал оральный секс как средство для побудки и утреннего подъема. Коварный негодяй! Я слишком облегчила ему задачу. Достаточно было доставить мне удовольствие, и я уже готова была впахивать от зари до зари.

Когда мы спустились в мастерскую, он поспешно устроил меня в моем кресле. Только на сей раз оно стояло перед портретом Эйдена, который француз написал прошлой ночью. Сегодня Алек заставил меня раздеться догола и встать сбоку от холста. Затем он попросил меня развернуться и положить левую руку поверх эрекции Эйдена, отчасти прикрывая стоящий член. Вторую руку я запустила в волосы. Потом Алек прислонил меня локтем к стене – так что, если бы я лежала, это выглядело бы так, словно я дрочу Эйдену. Затем француз сделал кучу моих снимков в этой позе, и на сегодня с работой было покончено.

На следующий день он снова усадил меня в кресло и накрасил губы, после чего подвел к картине, которую завершил прошлой ночью. Эта была попроще – только отпечатанная на холсте фотография моей протянутой руки. Поставив меня рядом с полотном, Алек велел мне целовать изображение моей кисти на члене Эйдена. Ощущения интересные, и это еще слабо сказано – хотя идею я не совсем поняла.

– Поймешь, Миа, я обещаю, – сказал он, но дальнейших объяснений не последовало.

Прошел еще один день. Снова спустившись в мастерсую, я обнаружила гигантское полотно со мной и Алеком в пароксизме страсти, висевшее рядом с изображением Эйдена. А между двумя этими картинами висела переведенная на холст фотография меня и Эйдена – но совсем не та, что я ожидала увидеть. Я даже не предполагала, что Алек это заснял.

Снимок был сделан в тот момент, когда Алек остановил съемку. На нем мы отворачивались друг от друга. Алеку каким-то образом удалось заснять нашу наготу, когда оба мы прикрыли самые интимные детали. Я подтянула колени к животу, а Эйден обернулся и протягивал руку ко мне. Если бы фотография не получилась такой искренней, я бы ее возненавидела.

Ткнув пальцем в среднюю картину, я спросила:

– Зачем это здесь?

– Ты знаешь зачем.

– Ты что, хочешь запутать меня?

– Вовсе нет, – сказал Алек, покачав головой. – Взгляни на все три картины как на единое целое, а не по отдельности, и ты поймешь.

Я взглянула на первое полотно. Эйден, заснятый в момент самоудовлетворения, с рукой на собственном члене. Моя рука, тянущаяся к нему словно в попытке скрыть от мира этот интимный момент, но не способная это сделать. Затем тот же Эйден, пытающийся коснуться меня в ту секунду, когда я чувствовала себя неловко и не понимала, что происходит. А затем наши с Алеком переплетающиеся тела. Моя нога была закинута на его ногу, и его член орудовал внутри меня, хотя зритель этого непосредственно и не видел. Моя рука, обнимающая его, скрывала грудь. Выражение наших лиц было неповторимым – оба достигли самой вершины страсти, одновременно воспарив над бездной.

Если смотреть на все три картины вместе, они как будто рассказывали историю. Мужчина, удовлетворяющий себя. Мужчина, который должен был любить и защищать мою героиню, но не смог это сделать. Его любовь не была взаимной, что ясно показывало среднее полотно. И затем я находила любовь в объятиях другого.

– Теперь ты видишь? – шепнул Алек мне на ухо, обвивая меня рукой и притягивая к себе.

Я кивнула.

– Да. Тут что-то сломано. Разбито.

– Разбитая любовь?

И снова я не смогла найти нужных слов, так что просто кивнула и прижалась к нему.

– Значит, так это и назовем. Они будут выставлены вместе под названием «Разбитая любовь».

Ну разумеется. Разбитая любовь. Другой у меня никогда и не было. Другой я не знала. Стопроцентное попадание.

Глава восьмая

Мое пребывание у Алека подходило к концу. А если точнее, осталось восемь дней. Нам надо было завершить еще две работы, к тому же я так и не выходила на улицу. Сиэтл мне посмотреть пока не удалось, и, хотя солнце теперь светило вовсю, я сомневалась, что Алек захочет покинуть студию. Последние несколько дней он полностью посвятил финальным штрихам ко всем картинам. Он заявил, что собирается добавлять что-то каждый день вплоть до точки невозвращения – через неделю их уже следовало развесить по стенам к открытию выставки. А на следующий день после этого мне предстояло уехать из Сиэтла. И наконец-то отправиться домой в промежутке между клиентами.

Домой.

К сожалению, речь шла не о Лос-Анджелесе. Я ехала в Вегас. Мне нужно было повидать папу, и к тому же меня вынуждали передать деньги по второму платежу лично. Встретиться со стариной Блейном лицом к лицу. И это была не моя инициатива. Часть сделки. Сукин сын. Мне следовало понять тогда, много лет назад, что не стоило связываться с этим мерзавцем. И так каждый раз. Я всегда ввязывалась в неприятности, когда заводила очередной роман. Теперь, по крайней мере, мне за это платили, и по завершении месяца все заканчивалось. Двигайся дальше. Никаких трагедий. Просто работа. Вот как это должно было выглядеть.