Никогда не влюбляйся! Февраль - Страница 16

Алек нежно поцеловал меня.

– Позволь мне объяснить тебе, oui?

– Пожалуйста!

– Французы занимаются любовью. Я занимаюсь любовью. Но для того чтобы по-настоящему заниматься с тобой любовью, у меня должны быть какие-то чувства к тебе, oui?

– Oui, – повторила я.

В этом был смысл. Но в том, что мы радостно влюбимся друг в друга, а потом с улыбочкой разбежимся, смысла не было. По сути, именно из-за этого мне так тяжело далось расставание с Уэсом. Пускай я и не желала признать, но у меня были чувства к этому парню. А теперь французик желал, чтобы я прониклась чувствами к нему – любовными, судя по всему, – чего мне совершенно не хотелось.

Алек снова заговорил.

– Значит, мне надо немного любить тебя, чтобы быть с тобой. Я могу любить тебя и все же отпустить. Но, уехав, ты увезешь с собой мою любовь, и она останется с тобой навсегда. Эта частица моей любви будет с тобой до конца твоих дней.

Вынуждена признать, что прозвучало это красиво. То, как он видел секс и любовь и как это было связано с женщинами и с его отношениями с каждой из них.

– Значит, мы будем вечно любить друг друга, но не будем связаны друг с другом так, как женатые пары или даже любовники, – резюмировала я.

– Oui. Именно так, ma jolie! Ты все поняла. Я обязуюсь любить тебя всем сердцем, пока мы вместе, и это останется с тобой. А я заберу с собой твою любовь. И мы всегда будем знать, что время, проведенное нами вместе, было основано на доверии, любви и дружбе.

Прервавшись, он мягко поцеловал меня и добавил:

– Больше в жизни ничего и не нужно.

От правды, заключавшейся в его словах, мои глаза затуманились и по щеке скатилась слеза. Алек стер ее.

– Могу ли я сейчас заняться с тобой любовью?

Его слова были просты, но глубоко меня поразили.

– Да, Алек. Мне будет очень приятно, если ты займешься со мной любовью, – сказала я сквозь вставший в горле ком.

Именно этим он и занимался – всю ночь или, по крайней мере, до той минуты, пока я не заснула. Именно это и было мне нужно, чтобы справиться с тем, что случилось раньше в студии, и с нарастающим чувством вины перед Уэсом.

Мы с Алеком сошлись на том, что между нами будет дружеская любовь и взаимоуважение. Мы решили, что позволим себе наслаждаться телом и интеллектом друг друга, пока я здесь, а когда все закончится, то закончится. Мы по-прежнему будем неравнодушны друг к другу, и у нас останется любовь – исключительно наша, – которую мы сможем отложить в дальний ящик в глубине наших воспоминаний и навещать в случае нужды. В этом было что-то до боли совершенное. В тот день я поклялась, что не буду запрещать себе что-то чувствовать по отношению к каждому из клиентов. Нет, я позволю себе любить каждого из них по-своему – хотя «вечная любовь» и не будет иметь к этому никакого отношения. Вечная любовь священна, и она придет только в правильный момент, когда появится правильный человек.

Я снова вспомнила Уэса и то, как по нему скучала. То, что происходило у нас с Алеком, позволило мне по-новому взглянуть и на отношения с Уэсом. Показало мне, как весь наш месяц с Уэсом я провела в попытках не влюбиться в него. В попытках защитить себя и свое сердце даже от намека на подобные чувства. Только это не сработало, потому что я любила Уэса. По-своему. И, думаю, он тоже любил меня. Только в его случае я не была уверена, что это не та самая вечная любовь. Именно эта мысль окончательно укрепила мою решимость покинуть его. Я могла с уверенностью сказать, что мы оба были честны друг с другом, испытывали друг к другу глубокие чувства и, если этому суждено превратиться в вечную любовь, у нас будет время взрастить ее. Если суждено. Но до тех пор я позволю себе насладиться своим французом и всеми остальными впечатлениями, которые готовил для меня этот год работы в эскорте.

* * *

На следующий день, когда я спустилась в мастерскую, там снова царила тишина. Я уже начала замечать некую закономерность. Один день Алек делал снимки, а на следующий рисовал и отпускал весь свой персонал, чтобы поработать в одиночестве. Когда я зашла глубже в помещение мастерской, послышались звуки музыки, прекрасной до дрожи. Мелодичный голос и звучные фортепиянные ноты эхом отражались от стен. Женский голос, поющий слова песни, сплетался с звучанием фортепиянных клавиш. Она почти шептала и все же пела. В своей красоте это было почти пугающим. Затем подключились струнные. Зажмурившись, я впитывала музыку душой и сердцем. Я старалась навеки запечатлеть в памяти этот момент и эту мелодию – нежную, тонкую, именно такую, как мне надо.

Щелк. Вздрогнув, я открыла глаза и увидела Алека, стоявшего передо мной с камерой в руке.

– Не смог сдержаться. Ты была настолько великолепна в лучах этой гармонии. Я должен был это запечатлеть.

Наклонив голову к плечу, я ухмыльнулась.

– Получил то, чего хотел? – спросила я не без нотки сарказма.

– А ты? – парировал Алек, заломив бровь.

Он всегда пытался преподать мне урок, мой француз.

Глубоко вздохнув, я оглядела студию, решив не развивать эту тему.

– Идем, нам многое надо сделать, – сказал Алек, развернувшись и быстрым шагом направляясь к нашему участку лофта.

Я похромала за ним и уселась на свое место. Передо мной снова было мое изображение, только на сей раз на широком холсте. На одной половине была отпечатанная фотография, а на другой – нарисованная им картина. Наверное, он встал посреди ночи, когда я отключилась после второго раунда его «занятий любовью» со мной.

– Как?.. – вот и все, что я сумела выговорить, глядя на себя на холсте.

На картине я стояла лицом к сделанной им вчера фотографии. Вытянув руку, почти касаясь лбом снимка, – но на картине Алека моя рука притрагивалась к фотографии там, где было сердце. То, как он смешивал разные техники изображения, было совершенно уникальным – прежде я никогда ничего подобного не видела. Вот почему он стал всемирно известным художником и люди платили бешеные деньги за его полотна. И я стала частью его творчества, существенной частью. Его музой.